Канонизация святых – очень сложный вопрос. История Церкви – это, прежде всего, история святости, и XX век в этом смысле – одна из самых печальных страниц нашей церковной истории. В ХХ веке, дав миру огромное количество святых, Русская Церковь не имела возможности проводить канонизацию. С 1917 и до 1988 года было канонизовано только два подвижника, и то только потому, что это имело значение для внешней политики СССР (например, канонизация Николая Японского подчеркивала присутствие Русской Православной Церкви, России, а значит и Советского Союза в Японии).

За 18 лет работы комиссии канонизовано уже около 1500 святых. Эти канонизации потребовали от нас очень серьезных и, не побоюсь этого слова, новаторских решений. Церковь жива традицией, но далеко не всегда церковная традиция может непрерывно и спокойно развиваться. Вспомним, что является основанием для канонизации. Во-первых, чудотворения, связанные с жизнью того или иного христианина, и чудотворения, происходящие после его смерти в связи с его поминовением. Во-вторых, почитание подвижника церковным народом и, наконец, его праведная жизнь. Казалось бы, все ясно. Но вот с какой проблемой мы столкнулись практически сразу же. Народное почитание очень многих подвижников благочестия у нас отсутствует. Если бы вы мне задали вопрос: "Кто из святых, канонизованных вашей комиссией, полностью соответствует основным критериям?" – то я назвал бы буквально несколько имен.

Люди обходят стороной дом священника, чтобы только кто-то не заметил и не донес, что они хотят этим детям помочь. Лишь иногда кто-то ночью приносит на крыльцо кусок хлеба. Дети ходят отвергнутые всеми, через некоторое время заболевают, начинают голодать. Потом одного ребенка забирает представитель детского дома, а на второго у нее никаких документов нет. Этого, уже умирающего, покрытого вшами и коростой, забирает родственница, приехавшая за ним, обрекая, возможно, тем самым и себя на гибель. И все это происходит при вроде бы понятном, объяснимом попустительстве… кого? Да прихожан этого храма, пасомых этого несчастного пастыря.

Еще один пример. 1937 год, Москва. Арестовывают многодетного священника. Он уже знает, что его ожидает расстрел. Прощаясь с семьей, он благословляет сына, чтобы тот завтра же пошел в комсомольскую организацию по месту учебы, написал письмо, что он отрекается от своего отца, и вступил в комсомол. Потому что кто, кроме него, теперь сможет поддержать остальных членов семьи? Пасомые на это не решатся. Духовенство было совершенно брошено теми, кто должен был бы его защищать. При этом имеет место поразительный факт: в переписи 1938 года верующими себя назвали более 50% граждан Советского Союза. Эти люди считали себя верующими, но они дали уничтожить почти все свое духовенство и наиболее активных, принципиальных мирян. Возникает вопрос: в чем же заключалась их вера? И какой была их вера?

Рассказывая о канонизации собора новомучеников, я говорю вам о грустных вещах, но я просто знакомлю вас с теми выводами, которые приходится делать, работая с этими материалами. Меня очень часто удивляет то, как мы воспринимаем собор новомучеников. Говоря о нем, мы сразу замечаем: святая Русь хранила веру Православную. И свидетельством этого является то, что в XX веке, когда у нас начались гонения, мы дали такое большое количество мучеников. Ну а почему вообще гонения начались? И как получилось, что лучшая часть нашего церковного народа оказалась обреченной на смерть? И тут приходится задумываться над тем, что происходит с нами и сейчас. Прославив новомучеников, мы считаем, что наше дело сделано – пусть они теперь вымаливают нас из наших житейских трудных обстоятельств. Ну а что же такое мы? И как поведем себя мы, если опять произойдет что-то подобное?

Когда в Царские дни я посещал различные святыни вашей епархии и после этого ездил по городу, меня поражало то, что, собственно, поражает меня везде. Это жуткое сочетание присутствия палачей и жертв. Например, в Алапаевске, в школе, где содержалась под арестом преподобномученица Елизавета Федоровна, я увидел две доски. На одной из них написано, что в этом доме находилась великая княгиня Елизавета Федоровна, которая была убита и т.д. А другая доска посвящена политическому комиссару Перминову, который участвовал в создании Красной Армии и был расстрелян белыми в 1919 году. Казалось бы, какая разница? Одна – подвижница белого благочестия, другой – подвижник красного благочестия… Но давайте зададимся вопросом. Перминова, воевавшего с оружием в руках против своей страны, белые убили как врага. А почему убили Елизавету Федоровну?

В Екатеринбурге я проезжал мимо одного выдающегося здания с барельефами людей, которых можно рассматривать как преступников: Свердлова, матроса Хохрякова, принимавшего участие в расправе над Царской семьей, и прочих. А потом я оказался в Храме на Крови, и, знаете, при всей своей масштабности этот храм не потряс меня так, как потрясло вот это здание. Как же мы живем, если у нас одинаково увековечиваются и палачи и жертвы? И с кем мы? И где мы? Когда я думаю об этом, мне становится тяжело, потому что я понимаю, что мы по-настоящему так и не осмыслили, что произошло с нами и нашей Церковью. А многие проблемы нашей церковной жизни коренятся именно в этих обстоятельствах.

Есть еще одна важная проблема, которую наша комиссия начинает сейчас решать. Если вы внимательно просмотрели перечень прославленных святых XX века, то вы наверняка обнаружили, что у нас канонизованы не только те, кто поддерживал митрополита Сергия, но и те, кто выступал против него вплоть до разрыва с ним канонических отношений, и даже те, кто был запрещен им в священнослужении. Прославлены митрополит Кирилл (Смирнов), митрополит Агафангел (Преображенский), епископ Виктор (Островидов), который вообще говорил, что митрополит Сергий потерял благодать священства и стал еретиком. Что это значит? А это значит самое главное. Мы признаем своими предшественниками не только тех, кто пошел за митрополитом Сергием, искренне пытавшимся сохранить Церковь в условиях гонений, но и тех, кто возражал ему, считая, что Церкви остается в этих условиях только одно – достойно, не идя на компромиссы, погибнуть, с пониманием того, что врата адовы не одолеют Церковь и что гибель отдельных людей не приведет к исчезновению ее с русской земли. Когда у вас в иконописной мастерской я увидел рядом иконы священномучеников, архиепископа Илариона (Троицкого), последовательнейшего сергианина, и митрополита Кирилла (Смирнова), самого авторитетного критика митрополита Сергия, мне это было очень отрадно. Наконец-то мы осознали себя не какой-то там "сергианской" Церковью, а именно Русской Православной Церковью, которая связывает себя не только с митрополитом Сергием и его далеко небезупречной политикой.

Должен сказать, что во время встречи с представителями Зарубежной Церкви на Всезарубежном пастырском совещании в 2003 году я убедился насколько прославление нами всех, кто своей кровью утверждал достоинство Церкви, объединяет нас с теми, кто все эти годы в условиях зарубежья оставались русскими православными христианами. Именно в единстве наших святых мы оказались вместе и сейчас уже вплотную подошли к нашему воссоединению. Это очень важно в условиях, когда мы как будто переживаем сплошной распад, когда возникают расколы на нашей земле, когда Сурожская епархия в лице епископа Василия (Осборна) хочет перейти во Вселенский Патриархат. В этих условиях воссоединение с наиболее значительной частью русского церковного зарубежья очень значимо. И оно происходит именно на мистическом уровне – перед нами тайна воссоединения Церкви через прославление святых.